|
 |
|
| 33-Й ГОД СМУТЫ |
|
НАША РАССЫЛКА:
«RSS» И «TWITTER»:
| (Памятуйте, что врагу видно, кто читает нас в «Твиттере»!) |
ПОИСК ПО УЗЛУ:
|
|
|
|
| |
|
«Настанет время, когда все народы, среди которых живут евреи, встанут перед выбором вечной общественной лихорадки или полного их изгнания.» |
|
|
| |
|
Ференц Лист, венгерский композитор (1811-1886) |
|
|
|
| |
Раздел «Русские стихи»
Творчество Всеволода Емелина
РУССКИЙ МАРШ
|
Плакала мамаша
Кутаясь в платок
«Ой, на Русский марш ты
Не ходи, сынок.
Ветер гонит тучи
Клонит дерева.
Там тебя замучат
Злые антифа.
Вдавят тебя в стену
Станции метро
Попадешь чечену
Прямо на перо.
Ты куда собрался?
Глянь, черней ворон
В латах марсианских
Сходится ОМОН.
Выведут без счета
Псов на свой народ
Тут и водометы
Тут и вертолет.
Злобные собаки
Рвутся с поводков
Строем автозаки
Ждут вас, дураков.
Если им охота,
Пусть друзья твои
Все идут в пехоту
Для ДПНИ.
Мало ль в околотке
Есть у нас ребят
Обойдется Поткин
Чай и без тебя.»
«Слушать, мама, грустно
Этот разговор.
Ясны Ваши чувства,
Но какой позор!
Что в народный праздник,
Граждане страны,
Мы под страхом казни
Прятаться должны.
Что нам скажут предки,
Дорогая мать,
Если будем в клетке
Дальше куковать?
Были же мужчины
В нашем государстве
Гражданин К. Минин
И князь Д. Пожарский.
Их не автозаки
На пути встречали
Гордые поляки –
Крылья за плечами.
Не ОМОНа клюшки
И не водомет
Били по ним пушки
С крепостных высот.
Все вокруг калеча
Шли живой волной.
Их секли картечью
Жгли со стен смолой.
Лезли вверх по доскам
Понимали ведь:
За стеной кремлевской
Живет наша смерть.
Хрип надсадный в горле
Рвался как струна,
Но упрямо перли
Супротив рожна.
Так без плача, тихо
Объясни мне, мать,
Пращуров таких я
Как могу предать?»
Мать скрутила с силой
Уголки платка
И перекрестила
Голову сынка.
|
ПАМЯТИ ПОДПОЛКОВНИКА ЛИТВИНЕНКО
|
Ни морошки моченой не просил, ни ухи,
Но зато Шахаду сформулировать смог.
Тяжело ты, пожатье чекистской руки,
Вот дозиметром меряют лондонский смог.
На британской земле мусульманский обряд
Над российским конвойником беглым,
И не в цинковый даже, а в свинцовый бушлат
Обряжают лимонное тело.
Над его головой не читают псалтырь,
Только плачут Гольдфарб и Ванесса Редгрейв
Муэдзин свою песню поет, не снегирь
Да и вовсе не водится там снегирей.
А на кладбище тесном – сплошной Пакистан:
Саркофаг, а не крест на могиле,
Чтобы Лондон Чернобылем новым не стал,
Даже труп обмывать запретили.
И, смотря на весь этот мультикультурализм,
Где слились все народы, традиции, веры,
Я подумал, что есть наша жизнь?
И понял – она есть химера.
Ты ж воронежский парень, пошедший в менты,
К всемогущей Конторе в сыночки,
Ты такой же как все, ради лишней звезды,
Отбивавший подследственным почки.
Нам сейчас даже трудно представить себе
Ожидала какая карьера.
В сверхдержаве, сидящей верхом на трубе
Молодца-ФСБ-офицера.
Как Наташа Ростова на первый свой бал
Ты стремился ворваться скорее,
Но Господь испытанье тебе ниспослал
В виде миллиардера-еврея.
Словно Фаусту дьявол, тебе день за днем,
Он лапшу свою вешал на уши.
Интересно, успел ты подумать о нем,
Поглощая последнее суши?
Подполковник! Ты вел себя как гимназист,
Когда шел не своими ногами
На волшебный, заманчивый дудочки свист
Крысолова из города Гаммельн.
Самолет прилетел, ты выходишь на трап
А внизу тебе рукоплескают
Березовский, загадочно-мутный Гольдфарб
И артист, понимаешь, Закаев.
Александр, дорогой, как тебя развели,
Посулили златые ведь горы,
А когда улетел ты с родимой земли,
Так к Закаеву взяли в шоферы.
Так играет людьми беспощадно судьба,
А реальна лишь честь офицера,
Наша Родина и нефтяная труба,
Остальное же все – химера.
Литвиненко сейчас не лежал бы, как пес,
Изотопом каким-то убитый.
Если бы принимал те доклады всерьез,
Что читали в Москве замполиты.
Что сказать вам о жизни? Етить ее мать!
Пока глотку не сжег мне полоний
Из нее не устану я громко орать
Не водитесь с евреями, гои!
|
|
| |
|
Распечатать
Сообщить соратнику
